В раннем детстве отец клиентки, хронический алкоголик, после многочисленных внебрачных связей, в конце концов, бросил ее мать. В течение многих лет он поддерживал случайные контакты с дочерью. Ни он, ни она не проявляли никакого интереса к дальнейшим контактам в течение последних 10 лет.
В детстве пациентка всегда испытывала трудности в отношениях с матерью. Мать тяжело работала, чтобы прокормить своих 4ых детей и все больше полагалась на клиентку, старшую из 4х детей, ожидая от нее помощи, на что клиентка горько обижалась. Конфликты с матерью, в конце концов, заставили клиенту покинуть дом после окончания школы. Она переехала в другой конец страны, где после работы в качестве модели для эротических журналов она стала работать как проститутка.
Она жила, судя по ее описаниям, в довольно элегантной квартире и проводила большую часть свободного времени в одиночестве, очень опасаясь эксплуатации или предательства со стороны других женщин. Она забеременела вскоре после переезда в город, решила оставить ребенка и растила дочь до тех пор, пока не почувствовала, что воспитание ребенка будет мешать ее работе. Клиентка отослала дочь в возрасте 5 лет к родственникам в другой город, которым она регулярно посылала деньги на ее содержание. Она также часто навещала ребенка, которому сейчас исполнилось 9 лет. Ее любовь к дочери выглядела искренней и последовательной: дочка казалась единственным человеком в ее жизни, о котором она заботилась и за которого чувствовала ответственность. Много лет назад она разорвала все контакты с матерью, сестрами и братом. Из тех отношений, которые имели для нее хоть какое-то значение, были лишь отношения с немногими клиентами. Двое из них предлагали установить с ней стабильные и исключительные отношения, но она отказалась.
Она была поразительно привлекательна, одевалась сдержанно и элегантно. Она гордилась тем, что приобрела с течением лет вкусы и манеры, позволявшие ей сопровождать мужчин на приемы и официальные мероприятия, не вызывая неловкости ни у них, ни у себя.
В то же время она произвела на терапевта впечатление холодной и отстраненной; в ее поведении было даже что-то асексуальное. Хотя тот способ, которым она зарабатывала, пробудил в терапевте вопрос о ее антисоциальных тенденциях, она выглядела прямой и честной с терапевтом — в той мере, в какой он мог судить, имея в виду информацию о ее жизни и деятельности.
Она настаивала на деловых, неэксплуатирующих отношениях с клиентами. Она, казалось, испытывала гордость от того факта, что все взаимоотношения управлялись деньгами, и каждый получал ровно то, за что заплатил. Она рассказывала о своем промискуитете, начиная с подросткового возраста, в контексте бурных ссор с матерью, которая тщетно пыталась ее контролировать. Не было никакой другой информации о том, что она нечестна или обманывает. Она боялась пристраститься к транквилизаторам и хотела получить психологическое лечение: ей сообщили, что ее симптомы имеют, возможно, психологические источники.
Хотя ее мотивация к лечению казалась адекватной, она демонстрировала поразительно небольшую эмоциональное самонаблюдение и конкретность в своих наблюдениях относительно самой себя, а также и людей, имевших важное значение в ее жизни, что вначале подрывало попытки терапевта лучше понять ее нынешние бессознательные конфликты. Ее поверхностное дружелюбие маскировало лежащую под ним отстраненность, которая вначале делала сеансы трудно переносимыми для терапевта. Он выбрал работать с ней в режиме психоаналитической психотерапии два раза в неделю и разобраться с этической дилеммой (получать деньги, заработанные проституткой) позже.
Через несколько месяцев доминирующей на сеансах темой стали усилия пациентки удовлетворить двух ее клиентов, которые, как она считала, предъявляют к ней чрезмерные требования. У психотерапевта было впечатление, что именно ее открытость и конкретность в сочетании с заметной отстраненностью и, в дополнение, с сексуальной доступностью, привлекали к ней этих мужчин.
Первоначальные попытки интерпретировать выставление клиенткой своих мужчин перед терапевтом напоказ как утверждение своей независимости и защиту от эмоциональной вовлеченности в их отношения ни к чему не привели. Терапевт не мог обнаружить никакого развития переноса, кроме ее постоянной эмоциональной недоступности. Однажды, однако, он был поражен: она сказала, что говорила недавно одному из своих клиентов, что действительно любит его, что он единственный мужчина в ее жизни, а затем, всего лишь через несколько дней, говорила то же самое другому мужчине.
Это был первый раз, когда терапевт мог наблюдать ложь клиентки, и он выразил свое удивление. Она ответила, что совсем не лгала: она имела в виду именно то, что говорила в обоих случаях. Она полностью честна, и если эти мужчины сделали вывод из ее слов, что ее чувства будут продолжаться вечно, это их проблема.
Она сказала это так естественно, не пытаясь быть провокативной, что терапевту было трудно ответить так, чтобы его ответ не выглядел моралистическим. Он спросил ее, считает ли она, что в отношениях мужчин и женщин могут возникать некоторые более стабильные чувства, когда заявление "Ты мужчина моей жизни" означает преданность. Клиентка презрительно улыбнулась и сказала, что это, конечно, бывает — в фильмах, но не в реальной жизни. Она добавила, что считает любые отношения не более чем коммерческими операциями, и это ее устраивает.
В течение нескольких следующих недель, психотерапевт, указывая на противоречие между этим заявлением и ее преданностью дочери, попытался указать на защитную природу отрицания ею эмоциональных отношений. Тогда клиентка заговорила о мужской сексуальной промискуинности, о неспособности мужчин к сохранению любых отношений, что привело ее прямо от отношений с ее нынешними покупателями к воспоминаниям об отце. В этом контексте она настаивала, что не злится и не обижается на отца, у нее вообще нет чувств к нему, ей доставляет удовольствие общество обоих мужчин, которые пытаются углубить свои отношения с ней. Эти двое мужчин, продолжала она, конечно, женаты, и просто пытаются обогатить свою жизнь наличием оплачиваемой любовницы в другом городе. Но, к счастью, она не является одной из тех глупых женщин, которые действительно нуждаются в сексе вместе с защитой. Она способна сохранять голову чистой и не попадать в эмоциональные ловушки.
Тогда терапевт внес тему ее холодности и отстраненности на их занятиях. Она относится к терапевту, как будто это еще одна коммерческая сделка: она платит ему в надежде, что он удовлетворю ее потребность в избавлении от симптомов. Она, блюдя себя, боится попасть в ловушку эмоциональных взаимоотношений, которые, по некоей причине, считает опасными. Клиентка сказала, что, конечно, это коммерческая сделка. Она заметила, что ценит объективное, деловое отношение терапевта, и добавила: у нее нет сомнений, что в других обстоятельствах для нее не составило бы труда соблазнить терапевта сексуально.
Он спросил ее, что она имеет в виду, и она ответила, что несмотря на все его разговоры об эмоциональной преданности, она может затащить его к себе в постель; она знает, что он женат, но убеждена, что он не отличается от других мужчин. Она добавила, что знает, или, скорее, предполагает, что он не ляжет к ней в постель, пока она является его клиенткой, потому что он не хочет повредить своей профессиональной репутации, делая это. Однако если бы она попыталась подцепить его в каком-нибудь элегантном отеле в городе, она полностью уверена, что добилась бы успеха.
Тогда он предложил ей исследовать последствия такого предполагаемого успеха: что бы это говорило о нем, если бы, не зная ее в другом качестве, он бы поддался на искушение лечь с ней в постель в ходе подобной встречи? Вначале она отказалась дальше исследовать этот вопрос, заявив, что это будет смешная "игра ума". Она продолжала, что ощущает свою власть, знает, что может соблазнить любого мужчину, которого захочет, в том числе и терапевта. Но ей также не нравилась мысль, что его можно соблазнить. По мере развития ее фантазий по поводу того, что это может говорить о терапевте, она впервые со времени начала лечения разозлилась и расстроилась.
Разозлилась, потому что он будет неверен своей жене и, следовательно, подорвет ее веру в то, что он "другой". Она поправила себя, сказав, что это абсурд, поскольку в данной ситуации он для нее просто незнакомец, но она все равно расстроена. Терапевт сказал, что сейчас у него возникло впечатление, что она морализирует (то, что он ляжет в постель с другой женщиной, а не со своей женой, сделает его никчемным, бесчестным человеком) и боится признаться себе и ему, что у нее возник его идеальный образ — образ мужчины, для которого секс будет не частью коммерческой сделки, а частью преданных любовных отношений. Так же он добавил, что ее обычная равнодушие и отстраненность защищает ее как от морализаторского отношения к сексу, так и от тайной надежды интегрировать секс и любовь, что она пыталась рисовать терапевта в уме как мужчину-робота, чтобы избежать своей ненависти к нему как к аморальному мужчине и любви ко нему же как к идеальному мужчине, для которого секс — это не только коммерческая сделка.
Т.е. за ее моральной отстраненностью стояла: надежда интегрировать секс и любовь, агрессия на терапевта, если он аморальный мужчина и страх быть зависимой от него, если он тот идеальный мужчина.
В последующие недели, одновременно или быстро чередуясь, произошло несколько событий. Клиентка почувствовала досаду на то, что он назвал ее моралисткой, и сказала, что, напротив, она всегда подозревала, что моралистом являюсь именно он и поэтому критиковал ее за то, что она девушка по вызову. В конце концов стало ясно, что приписываемое психотерапевту морализаторское отношение отражало проекцию в переносе ее пробуждающей вину "пуританской" матери. Она также сказала, что, конечно, он защищает позицию мужчин, что они имеют право на секс со многими женщинами, поскольку это так удобно, но и что он, конечно, не потерпит, если его жена ляжет в постель с другим мужчиной. Она также разозлилась на терапевта, поскольку чувствовала, что он манипулирую ею и контролирую ее. Она поинтересовалась, не исследует ли он все эти темы потому, что хочу вовлечь ее в эмоциональную близость как в "косвенную форму сексуального соблазнения", и она противопоставляла это прямоте двух мужчин, в отношения с которыми была вовлечена.
Клиентка иллюстрировала превращение нарциссической отстраненности и невовлеченности в переносе в психопатический перенос ("каждый стремится получить максимум от другого человека, а чувства в счет не идут"). При анализе психопатического переноса возник параноидный перенос в контексте ее ненависти к промискуинному предателю-отцу и ее бессознательной идентификации с негодующей, морализирующей, запрещающей матерью и проекции ее образа на терапевта.
На последующей стадии психотерапии клиентки проявились процессы оплакивания потери потенциально хороших отношений с мужчиной в юности, наряду с сильными чувствами благодарности к терапевту, смешанными с негодованием на его отношения с женой и завистью к ней.
Клиентка считала, что любые близость или преданность — обман, и что терапевт, изображая интерес, на самом деле нечестен. Можно спорить, что это скорее обычный нарциссический перенос, а не психопатический перенос. Но упорный и всепроникающий характер ее убежденности, что все человеческие отношения являются "коммерческими" и что не существует длительной преданности, делает этот перенос психопатическим. Однако эта клиентка никогда не обманывала терапевта в их отношениях.
Автор статьи Елена Лавриненко - экзистенциально-гуманистический психолог, семейный системный расстановщик, сексолог.
