Благодаря профессиональному положению и административным навыкам у него оставалось много времени на бесконечные поиски нового опыта с женщинами. Этот опыт был двух видов: сексуальный, получаемый в отношениях интенсивных, но кратковременных в силу быстрой потери интереса к партнерше, и платонические или преимущественно платонические отношения, когда женщина выступала в качестве доверенного лица, или советчицы, или друга.
На ранней стадии терапии в течение многих месяцев на первом плане оставалась мощная защита клиента от углубления отношений между психотерапевтом. Постепенно прояснилось, что клиент бессознательно завидовал терапевту — женатому мужчине, который мог наслаждаться отношениями, удовлетворительными и эмоционально, и сексуально. Во время сессий клиент постоянно насмехался над своими женатыми в течение многих лет друзьями и над тем, как он воспринимал их нелепые попытки убедить его в счастье их брака. Он с торжеством описывал терапевту все свои сексуальные подвиги, но лишь для того, чтобы неизменно вновь погрузиться в отчаяние по поводу своей неспособности сохранять сексуальные отношения с женщиной, значимой для него эмоционально. В такие моменты он бывал очень склонен прервать терапию, потому что она не помогала ему разрешить эту проблему. Постепенно он осознал, что, с одной стороны, желал бы, чтобы у терапевта не было аналогичной проблемы, а с другой — что мысль о хороших супружеских отношениях терапевта вызывает у него переживания неполноценности и унижения. И тогда он стал более спокойно переносить свое сознательное чувство зависти к терапевту.
Два чувства СТЫД и ЗАВИСТЬ
Проживание зависти помогло клиенту все больше раскрываться перед терапевтом и идти в большую глубину. На первый план вышли отношения с друзьями-мужчинами — "чисто мужскими", честными и преданными, — находившимся в резком контрасте с идеей, лежащей в основе отношений с женщинами: о том, что их нужно использовать сексуально и затем быстро от них ускользнуть, потому что иначе они станут стремиться эксплуатировать и контролировать его. Он все больше фантазировал по поводу мира мужчин, где у него рождалось ощущение, что доверять можно только мужчинам. И тогда возник образ агрессивной и эксплуатирующей женщины. Чуть позже у клиента возникла тенденция сравнивать себя с терапевтом, что у терапевта есть дети, по отношению к которым он являюсь дающим и опекающим отцом, в то время как для него существует опасность никогда не иметь детей.
Впервые за период терапии он стал эмоционально проживать элементы своего прошлого — воспоминания о постоянной борьбе между родителями, свое ощущение их неизменно подозрительного отношения друг к другу, свои многочисленные и тщетные попытки быть посредником между ними. Две старшие сестры клиента давно прервали отношения с родителями. Он один продолжал заботиться об их нуждах, пытался разрешать их ссоры, вовлекался в яростные словесные перепалки и обвинения, включавшие всех троих.
Рассказы клиента оставляли впечатление, что ни один из родителей никогда не был способен и даже не помышлял проявлять интерес к нему. Его первоначальная позиция бравады и обесценивания людей, занимающихся пустой "психологической болтовней", теперь сменилась растущим осознанием детской и юношеской фрустрации его потребностей во внимании и уважении. В отношениях с терапевтом проявилось следующие: клиент стал подозревать, что терапевт хочет, что бы он женился и таким образом продемонстрировал успешность терапии и профессионализм терапевта, что терапевт никогда не верил в то, что целью терапии было помочь клиенту найти собственные решения.
Детский сценарий Он был нарциссическим расширением своих родителей, важны результаты, но не важны собственные решения ребенка его желания и потребности. И это сценарий клиент проигрывал с терапевтом.
В этом контексте стало происходить следующее: клиент чрезвычайно заинтересовался молодой женщиной — архитектором, чье поведение вызывало иронические комментарии в профессиональном кругу. Однако он вступил с ней в сексуальные отношения, которые находил глубоко удовлетворительными. Он описывал ее как агрессивную, своевольную, непостоянную в своих ожиданиях и требованиях и столь открыто контролирующую и манипулирующую, что это вызывало у него уверенность: она не пытается его эксплуатировать. В течение последующих нескольких месяцев поведение этой женщины по отношению к нему невероятно напоминало позицию матери клиента в прошлом. Он утверждал, что не любит эту женщину, и совершенно открыто сказал ей, что не чувствует по отношению к ней ничего, кроме чрезвычайной удовлетворенности их сексуальными отношениями. Ее безразличие к его заявлению вызвало у терапевта (но не у клиента), вопрос: не является ли она мазохистической либо попросту расчетливой? Попытки интерпретаций в переносе на тему возможных защит клиента от подобной же озабоченности по поводу этой женщины позволили ему постепенно осознать, насколько сильно он наслаждается садистичностью своих отношений с ней и тем, что она принимает это. Он также признал: ощущение, что он полностью контролирует их отношения, сильно возбуждает его — пусть даже она пытается манипулировать им.
Далее в терапии появилась новая тема — фантазии клиента о том, что если он действительно захочет вновь жениться и иметь собственных детей, это будет началом его старения и смерти; что лишь образ жизни плейбоя — беззаботный секс и отсутствие ответственности — является гарантией вечной молодости. Теперь предметом психотерапевтического исследования стал его юношеский образ, в котором он предъявлял себя на сессии (чрезмерно и почти неподобающе молодежная манера одеваться и вести себя). Это поведение защищало его от переживания обреченности смерти, связанного с представлением о взрослости. Как прояснила серия относительно связанных сновидений, у него постепенно сформировалась фантазия о том, что он мог бы иметь детей от женщин, находящихся замужем за кем-то другим, или от таких, которые после развода с ним позволяли бы ему лишь эпизодические контакты с детьми.
За тем в терапии они стали исследовать его страхи, с одной стороны, перед агрессивными, фрустрирующими, доминантными и манипулятивными женщинами, и с другой — перед тем, что он не сможет стать лучше своего изолированного и дистантного отца, находившегося под каблуком у жены (и сопутствующего отчаяния по поводу своей неспособности конкурировать с терапевтом — идеализированной версией недоступной отцовской фигуры). Во внезапном отреагировании вовне клиент решил жениться на женщине архитекторе. Вскоре после замужества она забеременела. Их отношения продолжали оставаться беспокойными и хаотичными, но теперь, впервые в жизни, он был полностью вовлечен в отношения без внутренних побуждений к сексуальным связям с другими женщинами. Он сам был изумлен таким развитием событий и в ретроспективе осознал, что одной из его фантазий было еще раз вступить в несчастливый и неудачный брак, который он мог потом предъявить терапевту в подтверждение провала их совместной работы, а заодно и неудачи терапевта как эдипова отца. Однако в то же время его решимость иметь ребенка носила характер эдиповой конкуренции, хоть и отыгрываемой в контексте брака, очень напоминающего родительский.
Больше всего в его отношениях с женой поражало то, что он, первоначально обращавшийся с ней довольно пренебрежительно и обесценивающее, теперь странным образом стал вести себя с ней подчиненно, хотя и подозревал ее в желании развестись с ним, чтобы получить контроль над частью его имущества. Да и сам клиент был изумлен, что он, прежде независимый, жизнерадостный и успешный плейбой, теперь оказался в столь большой степени под властью женщины, которую его друзья считали агрессивной и инфантильной. То есть он воссоздал отношения между своими родителями, сменив, таким образом, сексуальный промискуитет на садомазохистические отношения, стойко остававшиеся сексуально удовлетворяющими и эмоционально насыщенными.
На сессиях он выказывал изумление этой переменой и постепенно приходил к осознанию того, что, если бы он действительно думал, что жена любит его, то был бы готов довериться ей и посвятить ей свою жизнь. Эдипова вина (связанная с установлением более удовлетворительных отношений с женщиной, чем получились у его родителей) в соединении с виной по поводу ранних садистических импульсов по отношению к фрустрирующей и недоступной матери, теперь стали главной темой психотерапевтических сессий.
Все происходило так, как если бы его всемогущий контроль, проявлявшийся в поведении по отношению к женщинам, был делегирован его жене и отыгрывался ею, а его нарциссическая обособленность уступила место регрессии в детскую недовольную зависимость. Властные тенденции в поведении жены, проявлявшиеся и до их брака, теперь неимоверно возросли, бессознательно подогреваемые его провакативным поведением, — индуцированием путем проективной идентификации в ней его матери. Тщательная проработка сдвига к более глубокому уровню регрессии в переносе, где он воспринимал терапевта как могущественного, угрожающего, садистического эдипова отца, в конце концов, позволила ему преодолеть свою мазохистическую подчиненность жене, когда он перестал испытывать страх перед утверждением себя в качестве взрослого мужчины. В итоге он сумел нормализовать отношения, и их садомазохистические сценарии взаимодействия постепенно утратили свою значимость: он стал способен сочетать сексуальные и нежные чувства в стабильных супружеских отношениях.
Тенденции изменений при терапии:
Когда в процессе долгосрочной психотерапии нарциссических личностей приходит конец их патологическому грандиозному Я, то они от неконтролируемого сексуального промискуитета могут переходить к установлению мазохистических любовных отношений; в данном случае состояние мазохистической преданности по сравнению с прежней изоляцией может восприниматься как облегчение.
Автор статьи Елена Лавриненко - экзистенциально-гуманистический психолог, семейный системный расстановщик, сексолог.
